Автор: Иван Непотопенко, преподаватель, переводчик (Украина)
Во сне я часто вижу маму. В среднем, наверное, дважды в месяц, а то и чаще. В этих ярких и "живых" сновидениях, мы гуляем с ней и беседуем. А бывает, просто молча сидим или лежим рядом, и нам хорошо и спокойно.
Она родила меня в сорок один. Примерно до пятидесяти - пятидесяти двух она выглядела очень молодо. Полагаю, потому что была доброй, ласковой и очень веселой. А потом как-то быстро "сдала". Заболела. Нелегкой была жизнь у девочки, родившейся в глухой деревне на Кировоградщине, а потом вдруг, в свои двенадцать, оказавшейся в большом городе - среди чужих людей. Тяжёлый и самоотверженный труд = с утра до ночи. Муж-кровопийца. Тяжёлые роды первенца (этот мальчик появился на свет мёртвым), такие же нелегкие роды второго (рождение на свет моего старшего брата чуть не стоило ей жизни)... Разумеется, всё это не могло не подточить её здоровье.
Припоминаю то чувство смущения и неловкости во мне : из-за того, что у всех моих друзей и одноклассников молодые мамы, а моя такая пожилая. И не торопитесь осуждать меня: я ведь был ребенок, а дети к таким вещам могут быть чрезвычайно чувствительный. Каждый раз, когда ей приходилось бывать у меня в школе, а позже приходить ко мне в университет (по просьбе заведующей кафедрой… когда меня намылились оттуда выгонять), и все кругом видели, что вон она, Ванина мама и она у него - ВОТ Т А К А Я, мною овладевало чувство непреоборимого дискомфорта.
Мамин старший сын очень низенького роста.... К каким только ухищрениям не прибегала мать, чтоб решить проблему с Серёжкиным ростом. Она выписывала в тетрадь всевозможные рецепты и упражнения - всё, что только можно было, лишь бы только мальчик подрос на каких-нибудь пару миллиметриков. Бесконечные походы с ним по поликлиникам и диспансерам. Потом – со мной...
Значительную часть своего здоровья она отдала вредному предприятию. Рано вышла оттуда на пенсию – по инвалидности. За тридцать два года непрерывного рабочего стажа на заводе "Телеграфная аппаратура" она заработала кучу медалей и грамот. Но и хату от завода в конце концов дали-таки. Двухкомнатную.
Жили мы тогда, в девяностых, более, чем скромно. Кто помнит те времена, прекрасно всё помнит и понимает. Тем не менее, я всегда был чист и опрятен. Одет, может, и не во всё новое и модное, однако же и не в лохмотья. Не помню такого, чтоб голодный ходил и жрать было нечего. Даже в конкретно смутные и нестабильные периоды мне и бутербродик в школу выдавали, и лакомство какое-то: яблочко или пару шоколадных конфет. Или уж во всяком случае “барбарисок” или “мятных”. И я отлично знал, что она сама не съест, а отдаст или мне, или Сергею.
А какой же была моя и брата ей за это всё благодарность...? Я не стану сейчас делать каких-либо уточнений, поскольку опасаюсь, что меня просто сейчас “разорвет в клочья” - от тоски и мук совести. И так очень нелегко порой даётся мне эта моя мемуарная психотерапия.
В 2002 году у нее начались проблемы с ногами, а через год она уже с трудом могла передвигаться по квартире. Когда в июне 2003-го меня “закрыли” - она перестала ходить окончательно. Полгода спустя я был освобождён по амнистии, вернулся домой и едва смог её узнать: так сильно она изменилась.
Девять последующих лет она просидела в инвалидной коляске. Теперь уже настал наш с Серёгой черед ухаживать за ней и всячески заботиться. Чуда не случилось и, несмотря на предпринимаемые нами усилия, она так больше никогда и не встала на ноги.
Промежду "суден", памперсов и прочих "прелестей" нашего быта между мной и мамой проскакивали невероятно тёплые и проникновенные моменты. У моего старшего брата, Сергея Анатольевича, был собственный бизнес, и он в те годы домайданные неплохо зарабатывал. Дома он перманентно отсутствовал, но он "решал вопрос", а именно: оставлял на комоде деньги. Я же был прикреплён сиделкой при родительнице, а также находился на хозяйстве: покупки, уборка, помощь маме, которая, несмотря на то, что сидела, справлялась и с готовкой, и с шитьём.
Каждый день в шесть утра мама стучала мне в стену. Это значило, что мне пора идти к ней, чтобы помочь перебраться с кровати на коляску. Затем вёз её на кухню. Дверной порог был очень высокий – даже если бы она доехала от комнаты через коридор до кухни, она не могла преодолеть его без посторонней помощи.
На кухне мать жила и функционировала весь день: варила обеды, простирывала в умывальнике какие-то вещи, что-то штопала, а также очень много читала.
Наступал вечер, приходило время везти её обратно в спальню. Пересаживать на кровать. Помогать улечься и укрыться одеялом.
Неделя за неделей, месяц за месяцем - годами это повторялось каждый день по одному и тому же сценарию.
Довольно часто она фигово себя чувствовала: давление, приступ стенокардии или распухшие из-за артрита суставы. Тогда она сидела молчаливая и насупленная. Бывала очень агрессивна или капризна. Или цеплялась ко мне по пустякам. Или не по пустякам. Я сердился, психовал. Нервы не выдерживали и сбегал с кухни. Или к себе в комнату, или на балкон, или на лестничную клетку. А то и вовсе уходил из дома, бросая её одну. И она сидела в одиночестве и лила слёзы.
А случалось, у неё было прекрасное, приподнятое настроение. Она будто бы отключалось от своей реальности: смеялась, шутила, пела песни. Или мы пели вдвоём… Нередко устраивались вместе смотреть кино по телеку. Как правило, она никогда не могла совладать с телевизионным пультом, поэтому я должен был включить ей какой-нибудь её сериал. Из тех, которые она смотрела и ожидала каждой следующей серии. В основном, я был в курсе дела: что там в каком и о чём. Знал и помнил героев, был осведомлён о ходе событий в том или ином “мыле”. Либо сам усаживался смотреть, либо она потом мне пересказывала.
Порой, совершенно ни с того ни с сего, маму “пробивало” рассказать мне какую-то историю из своей (а то и моей) жизни. Нечто такое, от чего я потом пребывал, да простит меня мой дорогой читатель, в совершеннейшем ох..ении. За девять лет я разузнал о личности, с которой бок-о-бок прожил всю свою жизнь, очень много нового и неожиданного. Я очень с ней тогда сблизился. С этим самым дорогим для меня в целом мире человеком.
* * *
Её не стало ранним утром около половины шестого. В воскресенье, 7 октября 2012 года. А первого июня, в День защиты детей, у неё был день рождения. Ей исполнилось бы восемьдесят четыре.
Полагаю, я знаю, почему она снится мне - я за всё-превсё успел попросить у неё прощения. Мы плакали и обнимались, и это были поистине пронзительно прекрасные мгновения. И я не горюю по ней. Нет ощущения, словно упущен шанс. Словно у тебя была возможности наладить что-то и поправить, НО ты – не сделал того.
Потому что я – сделал.
И мне бы хотелось попросить каждого, кто дочитает это повествование до конца... В случае если у вас непростые отношения с родным человеком, попробуйте их как-нибудь нормализовать. Вот увидите: это будет совсем не трудно. Ведь, в большинстве случаев, тот человек тоже ждёт. Шагов с Вашей стороны. И предпринять их искренне, от чистого сердца, близкий человек тоже двинется Вам навстречу.
Человек - единственное в мире создание, которое, собственно, ЧЕЛОВЕКОМ не рождается. Человеческое существо человеком СТАНОВИТСЯ. В результате кропотливого труда над собой и соблюдения внутренней гигиены. И одним из атрибутов подлинно человека является умение простить и попросить прощения.
Я вам говорю это совершенно точно.