Бэкона я не понимала никогда. Была на него насмотрена изрядно - благодаря, конечно, титрам к "Последнему танго в Париже", введшим, как говорят комиссары нынешней выставки в Помпиду, по-настоящему художника в западную интеллектуальную моду. Последнее, правда, маловероятно: Бертолуччи поставил картины Бэкона в заставку к "Танго" в семьдесят втором, вдохновлённый первой его ретроспективой в Гран Пале в семьдесят первом, и первые крупные планы воющего от муки (выхаркивающего свои желудок, пищевод и анус через крик) Брандо, появляющегося под мостом Бир-Акейм, очевидно согласовал с динамикой триптиха Люсьена Фрейда: "Вместе с Бэконом зритель видит персонажей, занимающихся эксгибиционизмом своих внутренностей, чтобы потом использовать собственную блевотину в качестве косметики, мне показалось, Брандо делал в своей роли ровно то же". Зритель "Танго" призван был эти параллели считать, а, стало быть, Бэкон уже был достаточно растиражирован.