К Дню Победы редакция публикует статью, которая, на наш взгляд, может стать основой программы обширного сотрудничества и общественного диалога вокруг разных версий исторической памяти российского и других европейских обществ (к сожалению, сегодня чаще они сталкиваются, а не вступают в диалог). Как завязать и развить этот диалог, на какие общие темы можно в нем опереться? - на эти и другие вопросы отвечает в своей статье историк Второй мировой войны Г.А.Шепелев (преподаватель Национального института восточных языков и цивилизаций, председатель Коорлдинационного совета российских соотечественников во Франции).
Начиная с середины восьмидесятых годов в Европе ускоряется процесс интеграции и преодоления старых границ государств и блоков. Заметна также противоположная тенденция — геополитические конфликты и попытки различных политических сил противостоять сближению, создать новые границы и даже фронты. В этом контексте неудивительно, что факты Второй мировой войны, крупнейшего события европейской истории ХХ века, расколовшего более восьмидесяти лет назад наш континент, снова становятся сюжетом дебатов и конфликтов, которые нуждаются в разрешении. Мне хотелось бы рассмотреть в этой статье некоторые разногласия в восприятии Второй мировой войны в России и Западной Европе и возможные пути развития диалога о памяти о войне.
В настоящее время в России и Белоруссии Великая Отечественная война стала, пожалуй, наиболее ярким эпизодом исторической памяти, претендующим на роль «мифа об основании» (foundation myth) нации и связывающим «советские» поколения и ценности с современными обществами. В общественном сознании и памяти большинства стран Европы Вторая мировая война не занимает подобного места, что, конечно, не свидетельствует о «недооценке» или «полном забвении» войны. Нередко из уст отечественных публицистов можно услышать о политике системной фальсификации на Западе истории Второй мировой войны. Не отрицая циркуляции откровенных фальшивок, хочу подчеркнуть, что не менее часто перед нами предстают иные, отличающиеся от привычных для нас версии событий войны, у которых есть свои исторические объяснения. Так, евроинтеграция и антивоенное движение сыграли (помимо прочих факторов) свою роль в потере значительной частью западных европейцев интереса к истории Второй мировой войны, а также в её «дегероизации» и частому представлению в массовой культуре в приключенческом и «несерьезном» ключе. В качестве одного из примеров этой тенденции можно привести кинематограф Франции: фильмы о Второй мировой войне в нём сегодня малозаметны для широкой публики, а наиболее вспоминаемым, «народным» из них остается комедия Жерара Ури «Большая прогулка» с Луи де Фюнесом и Бурвилем (1966). В 2020 году успешно идет на французском экране комедия «Кролик Джоджо» (Т. Вайтити). Сравним это с трактовкой Второй мировой войны в России и Белоруссии: здесь кинопродукция о войне, как и интерес к теме в обществе, находятся в наши дни на подъёме, а в ряду наиболее популярных произведений о войне мы не найдём ни одного исключительно комического фильма или литературного текста.
В общественной памяти западноевропейских обществ очевиден акцент на освобождение Западной Европы союзниками (мои французские студенты почти единодушно вспоминают в этой связи фильм «Спасти рядового Райана» (С. Спилберг, 1998), в то время как Восточный фронт — тема «далекая», слабо подкреплённая литературными или кинематографическими произведениями. Еще об одном важном различии в том, как вспоминают о войне в Западной Европе и на постсоветском пространстве, напоминает тема Холокоста, ставшая одной из главных в истории Второй мировой войны на Западе. Большая часть французского общества, в первую очередь интеллигенции, отмечает как наиболее значимый фильм о времени Второй мировой войны документальный фильм «Шоа» Клода Ланцманна (1985). В России и Белоруссии же в наши дни тема Холокоста становится более заметной в памяти о Второй мировой войне, но уступает по значимости другим событиям войны и оккупации. Не видно в отечественной исторической памяти о войне и ключевых «главных» документальных фильмов, основанных на свидетельствах очевидцев: художественная литература и кинематограф, а также семейная память остаются основными опорными референциями. Подобные различия многочисленны, и за ними стоит, разумеется, разный опыт обществ периода Второй мировой войны и их эволюции в послевоенное время. При конструктивном подходе, однако, эти различия могут играть стимулирующую роль в диалоге версий памяти, которые могут и должны дополнять друг друга.
Отметим и «иные» версии Второй мировой войны, относительно привычные для Западной Европы и непривычные для постсоветского пространства — те, которые продвигаются авторами, симпатизирующими нацистам, негационистами, а также более «умеренными» апологетами «объективного» взгляда на Третий рейх. Сотни авторов книг разного уровня — от солдатских мемуаров до работ историков — внесли свой вклад в разработку образа «чистого» вермахта и даже апологию СС. Для Франции последней трети двадцатого века знаковым примером негациониста может считаться Робер Фориссон, долгое время сохранявший, несмотря на свои взгляды, университетские титулы. В послевоенной Франции нацист и бывший эсэсовец Марк Ожье, писавший под псевдонимом Сан-Лу, не только избежал смертной казни (амнистия), но стал заметным писателем и едва не получил Гонкуровскую премию; он и его идейные собратья публиковали книги о своем военном опыте в том числе и в крупных респектабельных издательствах Франции. Многочисленные публикации в этом духе выходили в Германии; можно упомянуть и Вильгельма Ландига, бывшего австрийского эсэсовца, ставшего после войны автором эзотерических неонацистских книг, снискавших популярность в определенных кругах читателей. С идейными наследниками Рейха и нацизма, разумеется, полемизировали западные историки и политики. В обществе наследники нацистской идеологии и их читатели имеют, к счастью, ограниченное влияние, но на книжных полках и интернет-сайтах их идеи дожили до наших дней и остаются доступными для читающей публики. Легитимизации этого течения (к счастью, относительной) способствовало и то, что задачи объединения Западной Европы, как экономического, так и военного, решались в послевоенное время, в том числе и нередко закрывая глаза на нацистское прошлое и опасность возврата к нему. Политическая толерантность к «чужим» и защита свободы слова (вспомним хотя бы, что за право Фориссона излагать свои идеи высказывался, например, Ноам Хомский) также могли играть в пользу идейных наследников Рейха.
Следует при этом отметить, что многие западные политики и публицисты видели в послевоенном СССР бóльшую опасность, нежели в разрушенном Третьем рейхе, и считали нужным смещать акценты в этом контексте на критику Советского Союза и его роли во Второй мировой войне (опираясь подчас на известные историкам реальные факты или гипертрофируя их). Эта матрица очевидна и во многих произведениях массовой культуры. Приведем в пример хотя бы фильм «Враг у ворот» (Ж.-Ж. Анно, 2001) с характерным критическим взглядом на Красную армию и ее командование или недавно вышедший «Кролик Джо-Джо» (Т. Вайтити, 2019), где в одном из ключевых эпизодов американские солдаты не обращают внимания на маленького героя фильма в немецкой военной форме, советские солдаты собираются расстрелять его на месте, а спасает мальчика от смерти офицер вермахта (правда, «неклассический»).
Нелишним будет обратить внимание на то, что память о войне в Западной Европе нередко используется противниками «российского режима» в соответствии с простым принципом: «если политический оппонент — за, тогда я — против». В этом случае история Второй мировой войны сводится некоторыми западными авторами к полемике с современным её использованием российскими политиками — избегая вопросов о реальных событиях военного времени. Примечательны и симпатии этих авторов к «противникам тоталитарного режима» в рядах националистических движений на территории СССР, с откровенно ревизионистской тенденцией к сокрытию их коллаборационизма, участия в геноциде и нацистских взглядов. К счастью, чаще в подобную риторику ударяются авторы публицистических, а не исторических исследований.
В «социалистическое» время в Восточной Европе и СССР подобные публикации и фильмы, разумеется, широкого распространения получить не могли. Однако после снятия запретов новый «идеальный регулятор» — рынок — вывел вперёд как новинки сотни текстов «солдат Рейха» и деконструкторов «советской мифологии». Они выпускались без комментариев профессиональных историков и нередко воспринимались как «более правдивые» или «документальные». Задача критического анализа этих текстов должна стать общей задачей для историков, поисковиков, активистов общественных мемориальных проектов из разных стран.
«Новые старые» версии Второй мировой войны росли и под крылом националистических движений в странах Восточной Европы и постсоветского пространства. Характерным примером является героизация ОУН, УПА и других националистических организаций на Украине, особенно с приходом к власти коалиции с участием ультраправых в 2014 году. За десятилетия после перестройки на постсоветском пространстве и государство, и общество упустили из виду, что с ослаблением политического контроля сверху произойдет всплеск самых разных идеологий и течений, включая и откровенно человеконенавистнические, более-менее умело маскирующиеся. Не стоит думать, что этот процесс не затронул Россию (помню мое впечатление от визита в крупный московский книжный магазин несколько лет назад: огромные стеллажи воспоминаний солдат и офицеров вермахта, недалеко от них — стол с литературой по «еврейскому вопросу»)… Таким образом, перед нашими обществами снова стоит общая задача: критика и противодействие идеям нацизма и его ползучей реабилитации. И в этой работе, несомненно, можно и нужно опираться на исследования западных историков (в первую очередь, германских и американских), демонстрирующие несостоятельность «реабилитаторов» вермахта и Рейха [1].
Серьёзные изменения произошли и в публицистике о войне: политическая ангажированность, желание развенчать или реабилитировать «советский миф» нередко берут верх над объективностью и критическим мышлением — и это заметно по обе стороны новой старой линии идеологического фронта. Аудитория авторов статей и книг о Второй мировой войне расширилась, но публицистическое конструирование события, выхватывающее отдельные детали и игнорирующее те, которые не вписываются в идейную платформу автора, к сожалению, стало правилом у многих (разумеется, не только в странах постсоветского пространства; достаточно почитать выходящие на тему Второй мировой войны книги и статьи некоторых современных западных «советологов»).
Общественный интерес к истории Второй мировой войны растёт, и ему отвечает поток материалов на эту тему, публикуемых в СМИ и соцсетях, нередко неглубоких и некачественных; легитимность «профанов» и легкость их доступа к миллионной аудитории через соцсети и СМИ стали более чем очевидными. Возьмём хотя бы опрос российского телеканала «Дождь» 2014 года: стоило ли сдать нацистам Ленинград, «чтобы сберечь сотни тысяч жизней»? Трудно сказать, что знает об истории автор этой формулы, абстрагировавшийся от вопросов о судьбе гражданского населения (и, в первую очередь, евреев) в случае взятия города; о том, какой перелом в ходе войны повлекла бы потеря крупнейшего индустриального центра и порта Балтийского флота — и сколько дополнительных людских потерь бы она вы- звала… Излишне простые ответы на сложные вопросы, разумеется, можно найти и по другую сторону идеологических баррикад. Мы — перед лицом общей для нас демократизации исторической памяти, её кажущейся легкости и доступности, оборачивающейся иной раз риском откровенной профанации исторической правды.
Но нужно ли призывать государство решать такие конфликты «сверху»? Думаю, гораздо полезнее для гражданских обществ стран Европы научиться самостоятельно разбираться в своей истории и урегулировать конфликты вокруг неё. Историкам стоит всерьез задуматься над распространением их работ в обществе, а обществу — учиться правилам и методам исторических исследований. Как забвение и политизация, так и статус «гражданской религии», постулаты и детали которой не обсуждаются — а такой статус подчас начинает приобретать память о войне в России, — серьёзная опасность для наших обществ.
Вопреки нередкому у российских публицистов взгляду на «западную» точку зрения на Вторую мировую войну мы часто обнаруживаем на деле мозаику разных версий памяти, которая складывается и перестраивается, в том числе в соответствии с геополитическими изменениями на континенте. Память о Второй мировой войне в разных странах включает разные тенденции, акцентируется на разных сюжетах. Так, например, во Франции она строится вокруг четырёх главных тем: де Голль и «Свободная Франция», Сопротивление, высадка союзников в Нормандии и освобождение Франции, Холокост. Иначе расставлены акценты в бывших странах «оси» (где наследники противоборствующих политических сил периода войны присутствуют в политическом поле и сегодня) и в странах, сохранявших нейтралитет. Серьёзные различия между памятью о войне в разных странах могут послужить и толчком к разрешению конфликтных ситуаций: во Франции есть памятники советским бойцам Сопротивления, в Германии и Австрии — солдатам Красной армии, но, в отличие от Польши и стран Балтии, речи об их сносе не идёт и вряд ли будет идти. Многие другие темы играют объединяющую роль, и в их числе, конечно, Холокост и неприятие нацизма и расизма.
Что касается постсоветского пространства востока Европы, то и здесь о единой памяти о войне редко где можно говорить: в Украине вокруг неё ведётся жёсткая политическая и даже вооружённая борьба, в странах Балтии укрепляет свои позиции видение войны как «двух оккупаций», противопоставленное более «советской» трактовке войны в русскоязычных общинах этих стран. В России при доминировании официальной версии памяти, основанной на «советской», дополненной многими новыми «российскими» тезисами, существуют и другие, альтернативные, которые представлены и в СМИ, и в книжных публикациях.
Несомненно, критический анализ разных версий европейской исторической памяти и диалог между ними (за исключением пронацистских и расистских) — давно назревшая задача. Многое в этом направлении уже сделано. В истории Европы страны с разными политическими системами уже вырабатывали общий взгляд на нацизм и его преступления и Вторую мировую войну. Речь идёт, прежде всего, о Нюрнбергском процессе, ставшем юридическим итогом Второй мировой войны и разгрома нацизма. Однако сочтут ли обычный современный житель Западной Европы или россиянин решения Нюрнбергского процесса определяющими для их видения Второй мировой войны? Современное общественное сознание опирается на тексты, воспоминания, эмоциональные и кинематографические образы гораздо больше, чем на юридические документы… Можно заметить и другие примеры контактов между западноевропейскими и постсоветскими версиями памяти о войне. Так, среди избирателей компартий и других европейских левых движений лучше сохраняется память о роли Советского Союза в разгроме нацизма. В России «либеральные» политики и публицисты нередко озвучивают существующие в западноевропейской историографии взгляды на Отечественную войну как на главу в истории сталинского репрессивного режима.
Отметим темы, перспективные, на наш взгляд, для международного диалога о памяти о войне в Европе. В их числе, прежде всего, Холокост, громадная часть жертв которого была уничтожена на территории СССР (2). Отечественные и западные историки уже активно сотрудничают в изучении этой темы, но общественный диалог еще предстоит выстроить. В области массовой культуры фильм К. Хабенского «Собибор» (2018) [2] стал, несмотря на некоторые слабые стороны, шагом в сторону диалога «советской» (связанной, прежде всего, с военным подвигом и вооружённой борьбой) и «западной» версий памяти о войне и Холокосте.
В отличие от «героической» версии памяти о войне, характерной для поколений комбатантов (эта линия хорошо видна в российском кинематографе, активно разрабатывающем её и сегодня), память о войне гражданского населения, пережившего оккупацию, расставляет акценты иначе — это память жертв и о жертвах, о поиске спасения. Эта память становится всё виднее на постсоветском пространстве, она хорошо заметна и в западноевропейских обществах. Пространство для диалога здесь есть, хотя каждая сторона знает, в первую очередь, «свои» жертвы — и плохо видит «чужие». Французские школьники и студенты, например, нередко знают цифры потерь Советского Союза — 27 миллионов, — но, как правило, не представляют, что большинство погибших — гражданские лица, не знают ни одного имени погибших. Имена западных жертв нацизма, знакомые им, впрочем, тоже очень немногочисленны: несколько бойцов французского Сопротивления и Анна Франк. А многие ли имена гражданских жертв войны известны среднему российскому студенту или школьнику? Боюсь, что кроме Тани Савичевой многие не смогут назвать никого. Напомню, что на многие европейские языки не переведены до сих пор документальные произведения «Блокадная книга» Д. Гранина и А. Адамовича и «Я из огненной деревни» А. Адамовича, Я. Брыля и В. Колесника, рассказывающие о трагедии гражданского населения СССР в годы войны. Сегодня эту лакуну можно и нужно заполнить.
Еще одна важная тема для диалога — совместная борьба с нацизмом, граждане СССР в европейском Сопротивлении, западные союзники и Второй фронт, иностранцы в советском партизанском движении и в рядах Красной армии. Вспомним тему братьев по оружию в борьбе с нацизмом в восточноевропейском кинематографе социалистического времени — советский фильм «Семнадцать мгновений весны» Т. Лиозновой, польский «Четыре танкиста и собака» К. Налецкого и А. Чекальского, восточногерманский «Мама, я живой» (К. Вольф, 1977). Много ли в последние годы появляется фильмов на эту тему? Вопрос риторический: наиболее заметные российские мемориальные проекты (не только кинематографические) показывают войну почти исключительно с советской стороны — и нельзя не пожалеть об этом пробеле, который можно и нужно исправлять.
Отметим и тему спасителей преследуемых, как «праведников мира», так и тех, кто помогал бежавшим из лагерей военнопленным, — героев, связывающих разные народы и страны. Не могу не порекомендовать здесь фильм английского режиссера К. Менола «Сын другой матери» (2017), рассказывающий историю англичанки Луизы Гулд, спасшей на оккупированном вермахтом острове Джерси бежавшего из лагеря советского военнопленного.
Наконец, и «табуированные», «забытые» как социальной памятью, так нередко и историками «некрасивые» страницы истории — в первую очередь, преступления против гражданского населения — также могут и должны стать темой для совместных дискуссий и исследований. Советские военнопленные и депортированные на территории Западной Европы — один из таких сюжетов. На территории Франции похоронены десятки тысяч погибших советских военнопленных, однако эта тема практически отсутствует в общественной памяти. Французский документалист Доминик Эннекен назвал свой фильм о судьбе советских и польских военно- пленных и депортированных гражданских лиц «Провал в памяти» (2012) [3] — настолько мало помнят в регионе Мозель об этих жертвах нацистского режима, похороненных здесь. Тема насилия против женщин во время войны, о котором недостаточно говорят не только на постсоветском пространстве, но и во многих странах Западной Европы, также может и должна стать общей для исследователей и обществ наших стран.
Забвение и «сглаживание» памяти о тяжелых страницах войны в рамках создания общеевропейской памяти и строительства единой Европы срабатывает эффективно в некоторых случаях (франко-германские отношения в послевоенное время дают много- численные примеры в этом направлении). Нам видится, однако, еще более полезным совместный критический анализ событий войны в ключе общечеловеческих ценностей и неприятия войны и насилия. В этом отношении постсоветские общества обладают значительным потенциалом. Отечественные писатели и режиссеры создали значительные произведения в этом направлении, которые близки к поискам их западных коллег — и которые, к сожалению, еще редко видятся в общей ретроспективе — хотя фактически это единая линейка фильмов и текстов, объединённых общими темами и подходами: показать трагедии маленьких людей — жертв войны («Летят журавли» М. Калатозова (СССР, 1957), «Сошедшие с небес» Н. Трощенко (СССР, 1985), «Жизнь прекрасна» Роберто Бениньи (Италия, 1997); «В мае делай всё, что тебе нравится» Кристиана Карона (Франция, 2015)); сопротивление через спасение слабых и преследуемых («Двенадцатый человек» Харальда Цварта (Норвегия, 2017), «Дюнкерк» К. Нолана, 2017), «Сын другой матери» (К. Менол), «Сестрёнка» (А. Галибин, Россия, 2019)). Необходимость и способность преодолеть слепую ненависть и выйти из войны — главная тема «Сашки» (А. Сурин, СССР, 1981, по повести В. Кондратьева), истории юного красноармейца, стремящегося все- ми силами спасти от расстрела взятого им в плен такого же молодого немца, — перекликается с сюжетом «Моей земли» Мартина Зандвлиета (Дания — Германия, 2015), к ним близок «По соображениям совести» (Мэл Гибсон, США, 2016), построенный на реальной истории медбрата, отказавшегося брать в руки оружие и выносившего из боя своих и «чужих» раненых. Устная память о войне и оккупации также несёт в себе сильный заряд человечности, неприятие насилия, стремление и умение увидеть за общим образом «врага» конкретных военных преступников и (немногочисленных) спасителей [4].
Для диалога между разными версиями исторической памяти было бы полезно, на наш взгляд, обратить большее внимание на конкретные человеческие судьбы и истории. Список имён героев и жертв войны, знакомых нам, неоправданно узок — причём как на постсоветском пространстве, так и на западноевропейском. Я полагаю, что школьники и взрослые Европы и постсоветского пространства должны знать и об Анне Франк, и о Тане Савичевой, и о подростках-партизанах Володе Дубинине и Марате Казее, о бойцах Красной армии и эскадрильи «Нормандия-Неман», о норвежце Максе Манусе, о французском юноше Ги Моке, расстрелянном нацистами, о руководителе Сопротивления Жане Мулене, о Франце Егерштеттере, австрийском крестьянине, отказавшемся воевать за Рейх и подчиняться нацистам и казнённом за это; о членах организации «Белая роза», об англичанке Луизе Гулд, ценой своей жизни спасшей советского военнопленного — и многих других.
Диалог между версиями исторической памяти и создание общей европейской памяти о войне необходимы и возможны. Можно привести много примеров того, как это уже происходит. В последние годы мне довелось несколько раз быть приглашенным на коммеморативные мероприятия, посвящённые памяти советских партизан в Па-де-Кале (Франция) — и увидеть, как бережно она хранится местными жителями и активистами. Еще одно из трогательных воспоминаний моей работы историка — запись рассказов белорусских и российских женщин, переживших оккупацию и карательные операции, вспоминавших трагедии их друзей и соседей, погибших в Холокосте. Недавно мне довелось представлять эти материалы на конференции в университете Тель-Авива, и я видел, как мои израильские, западноевропейские, белорусские и российские коллеги и слушатели глубоко реагировали на это переплетение трагедий, объединивших наши народы.
Исторически сложилось так, что на постсоветском пространстве практически ни одну семью не обошла война, и хранить эту память — это и наш долг за тех, кто уже ничего не сможет рассказать. И, конечно, особая роль выпадает здесь диаспорам — объективно создавшимся переходным мостам между цивилизациями — и их проектам, мобилизующим национальную историческую память и делающим её доступной и понятной в других странах. Нельзя забывать, что когда национальные версии исторической памяти вырабатываются во внешнеполитических ведомствах и государственных «институтах памяти», а главными текстами-референциями являются речи первых лиц государств и резолюции парламентов, слишком велик становится риск подчинения исторической памяти интересам политиков. Свое слово в диалоге должны сказать народная дипломатия, научные и общественные международные горизонтальные проекты и связи, не зависящие от перемен настроений в верхах и геополитических конфликтов. Особое внимание следует уделить проектам, обращающим внимание на развитие диалога в опоре на семейную, личную память, помогающим разглядеть за собирательными образами и цифрами героизм конкретных людей, внёсших свой вклад в уничтожение нацизма и спасение человеческих жизней, трагедии погибших и пострадавших от войны — и личную ответственность других конкретных лиц за военные преступления.
В числе таких проектов следует отметить движение «Бессмертный полк» в его народной, «томской» традиции, уже хорошо представленное и в русскоязычных диаспорах за рубежом, где оно активно развивает международный диалог мемориальных практик и идей [5]. Парижский «Бессмертный полк» уже пять лет проходит под лозунгами борьбы за мир и памяти о героях и жертвах Второй мировой войны. Традиционно в колонне несут антивоенные плакаты и десятки флагов стран, к которым принадлежат герои войны, жертвы нацизма и их потомки. Нас объединяют общая память о Победе над нацизмом и над войной, общие ценности — гуманизм, приверженность диалогу, взаимное уважение, неприятие нацизма, ксенофобии, расизма и насилия. Думаю, эти идеи и должны быть фундаментом диалога о войне и мире, фундаментом общеевропейского дома — и, если нам удастся совместными усилиями построить его, это будет лучшим памятником жертвам и героям Второй мировой войны.
1 Приведу несколько работ историков (в особенности, посвященных войне на Восточном фронте и оккупации Восточной Европы и СССР), которые можно использовать для первого знакомства с обширной западной историографией Второй мировой войны. Это исследования Омера Бартова (Omer Bartov «Hitler’s Army: Soldiers, Nazis, and War in the Third Reich», New York, Oxford, Oxford Paperbacks, 1992; «The Eastern Front, 1941-1945: German Troops and the Barbarization of Warfare», Houndmills, New York, Palgrave Macmillan, 2001); Кристиана Герлаха (Christian Gerlach «Kalkulierte Morde: die deutsche Wirtschafts- und Vernichtungspolitik in Weißrußland 1941 bis 1944». Hamburg, Hamburger Ed., 2000) об оккупации Белоруссии; Карела Беркхоффа (Karel C. Berkho «Harvest of despair. Life and Death in Ukraine under Nazi Rule», Cambridge et al., The Belknap press, 2004) и Венди Лоуэр (Wendy Lower «Nazi Empirebuilding and the Holocaust in Ukraine », Chapel Hill, The University of North Carolina Press, 2005) об оккупации Украины и Холокосте на ее территории. По теме роли вермахта в истребительной политике Третьего рейха будет, несомненно, полезна книга Hamburger Institut für Sozialforschung (Hg.) «Verbrechen der Wehrmacht. Dimensionen des Vernichtungskrieges 1941-1944. Ausstellungskatalog». Hamburg, 2002. Читающим на французском языке можно посоветовать две обзорные работы: Christian Bachler «Guerre et exterminations à l’Est. Hitler et la conquête de l’espace vital. 1933-1945». Paris, Tallandier, 2002), посвященную войне на уничтожение в Восточной Европе и на территории СССР, и Gaël Eismann, Stefan Martens (dir.) «Occupation et répression militaire allemandes. 1939-1945. La politique de «maintien de l’ordre» en Europe occupée» (Paris, Autrement, 2007), где описывается оккупационная и репрессивная политика Третьего рейха в масштабах всей Европы. В качестве введения в тему насилия в отношении женщин со стороны солдат армий союзников по антигитлеровской коалиции можно посоветовать книгу Miriam Gebhardt «Als die Soldaten Kamen. Die Vergewaltigung deutscher Frauen am Ende des Zweiten Weltkriegs», Deutsche Verlags-Anstalt, München, 2015 (перевод на английский: «Crimes Unspoken. The Rape of German Women at the End of the Second World War», Cambridge, Polity press, 2017, на русский: Мириам Гебхардт «Когда пришли солдаты. Изнасилование немецких женщин в конце Второй мировой войны», Москва, Росспэн, 2018.
2 В качестве введения в тему Холокоста на территории СССР можно порекомендовать работу Ильи Альтмана «Жертвы ненависти. Холокост в СССР 1941-1945 г.» (Москва, Фонд «Ковчег», 2002), и энциклопедию «Холокост на территории СССР», под ред. И.Альтмана. Москва, Росспэн, 2009.
3 Dominique Hennequin «Trou de mémoire» (Nomades TV, 2012).
4 См. напр. Каргин А.С., Кулагина А.В., Миронихина Л.Ф., Шепелев Г.А. «Из первых уст. Великая Отечественная война глазами очевидцев» (Москва, Государственный республиканский центр русского фольклора, 2010).
5 Бессмертный полк. Официальный сайт движения: [Электронный ресурс]. URL: https://www.moypolk.ru (27.07.2020).
Впервые статья опубликована в: Материалы онлайн-конференции «Великая победа в эпоху перемен», 15 июля 2020. совместное издание Союза русских обществ в Швеции и Московского дома соотечественника, 2020)